Хирургическое вмешательство - Страница 33

Даниль моргнул.

Асфальт под ногами был новый, заплатами. Ровный, мокрый и серый.

— Она суп сварила, представляешь? — Аннаэр снова засмеялась, тихим отзвуком давней, покорившей ее душу радости. — Пока меня не было.

Сергиевский молчал. Ничего нельзя было сказать словами, и оттого наплывала злость и еще другое чувство, похожее на ревность, но он и сам не мог понять, ревновал девушку или науку, в которой не дотягивался до белоглазого Ящера, способного силой загнать душу обратно в тело.

И брезжила мысль, что ничего хорошего в этом нет.

В принципе, Даниль представлял, как восстановить нити сцепки между тонким и плотным телами, это не чудо, нити вообще частично рвутся во время клинической смерти, летаргии или глубокой медитации, а потом восстанавливаются самопроизвольно. Проблема необратимых изменений в физическом теле тоже решалась легко: пересоздать чужую плоть кому-то вроде Лаунхоффера не сложнее, чем собственную. Но Ящер должен был полностью переписать матери Аннаэр базисную карму, иначе немедля наступила бы вторая смерть, — а люди смертны, и однажды она наступит… Даниль еще не закончил теоретической выкладки, но интуиция уже говорила, что Аннаэр нечему радоваться, что Мрачная Девочка сознательно отказывается увидеть что-то очень плохое.

Во время реинкарнации включаются механизмы, находящиеся на низших уровнях тонкого тела — его безусловные рефлексы. Программа, по которой происходит этот тяжелый, мучительный и опасный для души процесс, записана именно в базисной карме. Кармахирурги никогда не притрагиваются к этому ее сегменту. Малейшая травма означает, что шансы человека пережить реинкарнацию падают почти до нуля.

Переживет ли ее человек с замененным органом?

«Аня, — молча взвыл Даниль, — ты же умная, мать твою, ты же хирург первой категории, ты же, честно, покруче меня будешь, как, как ты не поняла этого?! Это ты называешь добром?! Я в своей конторе таким дерьмом занимаюсь, но мы-то людей честно предупреждаем, какое это дерьмо!»

Аннаэр шла рядом и улыбалась своим мыслям.

Он снова не знал, что сказать. Открыть ей глаза? Расписать, какая Ящер скотина? Но она же мастер своего дела, не может кармахирург А.В. Эрдманн не понимать, что к чему. Даниль все больше склонялся к мысли, что все это для Ани не тайна, и она уже обдумала, что делать дальше, или сам же Ящер подсказал выход… Эвтаназия и реинкарнация в клинике? Аннаэр со своими доходами вполне сможет оплатить матери новое рождение, а то и сама еще успеет ее выносить… а потом?

«Три, прописью, три штука», — вспомнил аспирант собственные слова.

Но можно ведь — сто жизней…

Все равно выходила какая-то гадость. В конце концов Даниль встряхнулся и решил больше об этом не думать: шло бы оно лесом. Он и про Ящера никогда хорошо не думал, и Аннаэр всегда считал ненормальной.

Пусть разбираются между собой.

— Пора уже, — тепло сказала Аня, подняв голову. — Спасибо, Дань. Может, зайдешь, чаю выпьешь? Я тебе хочу одну вещь показать.

У Даниля упала челюсть.

— Добрый вечер, мама.

— Анечка… ужинать будешь?

— Д-добрый вечер, Елена Максимовна…

— Мама, это Данила. Он тоже пишет диссертацию у Эрика Юрьевича. Мы сегодня занимались вместе. Ничего, что я его пригласила на чай?

— Что ты, что ты, милая, конечно, я очень рада… здравствуйте, Данила, очень приятно, вы знаете, Анечка так редко приглашает гостей, а тут так неожиданно, поздно так, простите, пожалуйста, у нас не прибрано…

«Анечка вообще никогда не приглашает гостей», — молча поправил Даниль Елену Максимовну, маленькую полную женщину с крашеными хной волосами. Она суетилась, беспокойно озиралась по углам и стыдливо смотрела в пол; тут ее хозяйский взгляд примечал пыль, там что-то лежало не на своем месте, и, конечно, молодой человек должен был все это немедля заметить и преисполниться негодования. Глупая, глупая дочка, все никак не сообразит, что жениха не диссертацией заманивают, не престижной работой, а уютом в доме и женской лаской…

Это так ясно было написано на лице Елены Максимовны, что Данилю стало неловко; вдвойне неловко от того, что Аннаэр тоже понимала смысл гостеприимного щебета своей глупой, старой, любимой матери, и тихо злилась, зная, что теперь Даниль навеки записан в графу «женихи».

— Вы, Данила, поужинайте с нами.

— А… нет, спасибо, я ненадолго. Мне… мне тоже домой надо, — с идиотской улыбкой ответил Даниль.

— А-а, — Елена Максимовна удовлетворенно покивала и ушла на кухню.

Мрачная Девочка посмотрела ей вслед особенно мрачно. Даниль тоже посмотрел, лихорадочно пытаясь понять, в порядке ли тонкое тело Елены Максимовны, но мешала усталость, возможные травмы были слишком мелкими, да и квалификация у Сергиевского все же была не та, чтобы диагностировать подобные вещи на глаз.

— Разувайся и пойдем, — хмуро сказала Данилю, застывшему на коврике у дверей, Аннаэр. — Я тебе хотела одну вещь показать.

Сергиевский повиновался, чувствуя себя актером в театре абсурда. День выдался богатый. Даниль подозревал, что загадочная «вещь», которую ему намеревались показать, его добьет, и надо будет чем-нибудь уврачевать нервы. «Пойду и напьюсь», — пообещал он себе и перевел дух, ощутив пробуждение оптимизма.

Аннаэр никогда не звала гостей. Она с болезненным трепетом относилась к личному пространству и воспринимала свою квартиру или рабочий кабинет почти как части собственного тела. Даниль не надеялся, что его когда-либо подпустят так близко — и вот пожалуйста, на тебе. Аня не производила впечатления человека, способного на спонтанные решения.