Хирургическое вмешательство - Страница 84

— Я, если честно, глубоко не вникал. Но занимался. А что тебя интересует?

— Насколько сложное должно быть устройство, чтобы фрагмент мог к нему подсоединиться, — Аннаэр, наконец, подняла голову. — И какие функции фрагменту можно сообщить. И где можно брать донорские фрагменты, чтобы не нарушить динамику сансары — вот что главное, без этого все исследование ничего не стоит.

«В аномалии можно, — немедленно пришло в голову аспиранту. — Даже нужно. Много их там… не по делу свободных».

Но сразу он этого не сказал, потому что глаза у него полезли на лоб, а сердце — в пятки.

Аня, потупившись, ждала ответа, очевидно полагая, что Даниль погрузился в размышления; тот только надеялся, что лицо у него сейчас не настолько глупое, чтобы Мрачная Девочка свое мнение поменяла. «Что-то будет, — ужасался Сергиевский. — Ой, что-то будет!» Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять, с какой стати Лаунхоффер вдруг заинтересовался свойствами свободных фрагментов, да еще в плане их практического употребления. Его никогда не занимала практика, он занимался теорией, притом исключительно для собственного удовольствия, отнюдь не стремясь принести пользу человечеству — и тут вдруг «защита от болезней», «высветление кармы», «амулеты»… «Ящер все знает, — понял Даниль. — И он страшно обиделся! Кто же ему сказал? Гена? Ворона? Она что, совсем с ума сошла?!»

— Даниль, — Эрдманн встревоженно заглянула ему в лицо, — что-то не так?

— Н-нет, — строго сказал тот и потер лоб — хотелось скрыть лицо. — Н-ничего. Д-думаю. И… извини.

— Ничего, — она захлопала глазами. — Ты можешь что-то посоветовать?

— Могу, — Даниль невольно усмехнулся краем рта. — Еще минуту подумать дай.

— Да, конечно… — в глазах Ани Сергиевский увидел нарастающее почтение, и ему стало весело, хоть и немного страшно. «Опять Ла-Ла бодаются! — с нутряным смешком подумал он. — Высокими человечьими лбищами». Картина ученого сражения против воли предстала как живая, и Данилю стоило огромных усилий не рассмеяться.

Ящер узнал, что проблему аномалии собираются решать без него — и вознамерился Ларионову подгадить. Ректор предполагал вести исследования в плане создания лекарства или вакцины для тонких тел, а Лаунхоффер нашел альтернативный способ. Но идти к конкуренту с предложением помощи он, конечно, не стал, и даже не стал писать статью собственноручно — отдал, а точнее, силком всучил идею скромной, ничем пока не прославившейся девочке Анечке, да еще и с прицелом на внешнее научное издание. Пусть Ларионов прочитает в «Journal of Karma Surgery», как аспирантка Лаунхоффера в два счета решила волнующую его сложнейшую проблему. Полное исследование Северорусской аномалии — вопрос десятилетий, и неизвестно, как долго придется вырабатывать эффективную технологию борьбы с ее последствиями на уровне всей сансары, прооперировать несколько десятков тысяч человек физически невозможно, но сконструировать защитную структуру-«амулет» и раздавать пострадавшим, а также новорожденным — это вполне реально… «А мне-то что делать? — запоздало насторожился Сергиевский. — Андрей Анатольевич обидится, наверное. Может, обойти как-нибудь? А… да ладно. Главное — люди. Ларионов поймет…»

И тут Даниль понял сам.

До аспиранта дошло, чего и как добивался Андрей Анатольевич, и ребра заныли от смеха. «Дух противоречия силен в этом достойнейшем человеке», — вспомнил он. Добрый забавный старец скоро должен был разменять век; он прошел войну, он удостоился всех научных регалий и пережил свое честолюбие. Он просто хотел, чтобы Эрик Юрьевич на полчаса отвлекся от игры в божественных кукол и использовал свой несравненный разум для решения настоящей проблемы. На просьбу о помощи Лаунхоффер не отреагировал бы из принципа, отрезав, что занят работой — но заподозрив, что в нем не нуждаются, ворвался в расположение сил как танк. «Старикан тоже знает код, — пузырясь от восторга, подумал Даниль. — Ух, как Ящер будет злиться, когда поймет, что его развели! Ну да, есть два способа что-то сделать: сделать самому и запретить делать это детям…»

Лаунхоффер гениален, а Ларионов мудр; может, блистательные Ла-Ла и не подадут друг другу руки при встрече, но чудовищная угроза отступит, ученые МГИТТ справятся с аномалией.

— Значит так, — сказал Даниль, — Ань, слушай…

Улыбалось с небес бледное осеннее солнце, высверкивая отражениями в темных зеркалах луж; играл последними листьями ветер, по-зимнему холодный, не по-зимнему влажный. Упрямо зеленела трава, ловила последнее тепло. Блистали начищенные стекла витрин, еще не во всех кафе закрылись летние веранды, и девушки не прятали кудрей под шапками.

Он шел, отвечая солнцу улыбкой, с разбегу перескакивая через лужи, танцующей походкой счастливого праздного человека. Засунув руки в карманы, глазел по сторонам и напевал под нос что-то веселое без слов и связной мелодии. Провожал глазами красавиц и подмигивал детям — молодой, беззаботный и всемогущий.

Подойдя к воротам МГИТТ, Даниль остановился и задрал голову: в вышине над институтом, ярко-черные на сверкающей голубизне, кружились птицы. Это были обыкновенные птицы, самые простые, кормившиеся в скверах и на помойках, и оттого на душе у аспиранта окончательно просветлело.

Как-то все само собой успокоилось и обошлось; такие схемы развития событий Данилю всегда были очень по сердцу. Последняя встреча с Ящером прошла как по маслу: тот нашел ценными некоторые мысли, высказанные Сергиевским в начала аналитической части, расщедрился, подсказав пару непрямых связей, и ни единым словом не обмолвился об инциденте на лесной дороге. То ли решил не провоцировать лишних вопросов, то ли имел параллельный план; в любом случае Даниль уже устал беспокоиться и с радостью забыл о случившемся.