Хирургическое вмешательство - Страница 31

— Эрик Юрьевич? — настороженно напомнил он.

Ящер достал вторую сигарету, но не закурил, а сломал и бросил в пепельницу.

— Охотника я вам не дам, — сообщил он. — Вы с ним не справитесь.

«Доберман — служебная порода», — подумал Даниль; впрочем, Ящера вряд ли волновали такие мелочи, он не любил собак.

— Но поисковая система работала автономно, — просительно сказал жрец. — Ею можно было управлять с помощью обычного диалога, как вы и сказали…

— Ищейка — мирная тварь. По большей части. А Охотник сделан по матрице Великого Пса… да, того самого, — издевательски добавил Лаунхоффер, заметив, как побледнел и напрягся жрец. — Я не рискну вручать его кому-либо в качестве рабочего инструмента.

— В-вероятно, — покладисто закивал гость, сраженный упоминанием жутчайшего из стихийных богов. — Но все же…

С лица Даниля исчезла улыбка; только что ему было весело, и вдруг перестало. Сергиевский задался вопросом, зачем жрецам понадобился Охотник.

Зачем им Ищейка — это тоже вопрос. Живого человека ищут милицией, если реинкарнировался — идут к кармахирургам; розыск душ, сменивших тела, формально запрещен, но не строже, чем курение травки, если очень хочется, всегда можно устроить… Ищейка — система экспериментальная, функций у нее много, поиск, строго говоря — только побочная; ее и Ищейкой-то зовут только для удобства… Ради чего идти на поклон к Ящеру?

Любопытно, не более.

Но Охотник — это серьезно.

Во-первых, Даниль не представлял себе цели, для достижения которой нужно использовать мощную боевую систему, предназначенную для действий в тонком мире. Такой цели просто не существовало. Лаунхоффер — человек своеобразный, с него станется создать чудовище вообще без всякой цели, из чистой любви к искусству и экспериментаторского ража. «Сделай оружие, а уж применение ему найдут», — умозаключил Даниль и поежился. Как-то неуютно становилось, и в особенности от того, что шло «во-вторых».

Во-вторых, стоило представить, как кого-то — кого угодно — травит адский зверинец, и тут точно можно было потерять сон и аппетит.

За этими мыслями следовала еще одна, но ее Даниль не успел додумать, потому что застывший в неподвижности под аккомпанемент несмелых жреческих речей Ящер внезапно запрокинул голову и уставился в потолок.

Собеседник невольно последовал его примеру.

Над ними через всю комнату тянулась длинная жердь, а на жерди сидела большая пестрая птица. Жрец изменился в лице: он готов был руку дать на отсечение, что минуту назад никакого насеста и уж тем более птицы там не было.

…Даниль усмехнулся: «Три».

Все же больше всего ему хотелось узнать, сколько у Ящера экспонатов.

Птица переступила мощными когтистыми лапами, забила крыльями и снялась с жерди. В тесной комнате летать было неловко, и она почти упала вниз; впилась когтями в подоконник, глянула на хозяина нептичьим сапфировым оком.

— Это…

— Это? Ястреб аэродромный, галок гонять выучен, — флегматично сообщил Лаунхоффер, затягиваясь. Потом он раздавил окурок в пепельнице и резким движением — жрец вздрогнул — вытянул руку в сторону.

Ястреб послушно расправил крылья.

Жрец напряженно следил за тем, как хищная птица садится на обнаженное запястье хозяина. Никакая дрессура не выучила бы ее крепкие, даже на вид острые когти не раздирать тонкую человеческую кожу, смыкаясь на ней. Но рука Ящера, казалось, обладала твердостью стали; ястреб устроился на ней точно на насесте, спокойный и недвижный; Лаунхоффер держал птицу как игрушку, как какое-то полое чучело. В чучеле помещались мышцы, кости и разум — искусственный разум под настоящими перьями.

Жрец понял это; его лицо вновь приняло деловое, сдержанно-почтительное выражение. В Охотнике им было отказано, но не отказано в помощи; теперь гость ждал разъяснений.

Лаунхоффер, как водится, обманул ожидания и инструкций не дал. Расстроился по этому поводу не жрец, а Даниль, который успел весь превратиться в любопытство. Жрецу же, так и светившемуся от сознания серьезной удачи, Ящер сказал, что с данной полифункциональной системой никаких коммуникативных проблем у них не возникнет, и, в сущности, система должна гораздо лучше них понимать, какие следует предпринимать действия. Для нее данная операция будет только предварительным тестированием, о чем уважаемым иерархам лучше всечасно помнить: профессор Лаунхоффер, Эрик Юрьевич, гарантий им не дает.

Последнее иерарха отнюдь не смутило. Кажется, он готов был полностью довериться даже альфа-версиям программ, вышедших из рук профессора.

Когда жрец, раскланявшись и наблагодарившись, уходил, Даниль посмотрел на часы. Как он и думал, Ящер уложился в тридцать минут ровно.

Аспирантов он терзал до одиннадцати вечера. За окнами уже стояла глубокая тьма, освещение в лаборатории было неяркое, и Даниль засыпал на стуле. Даже шевеление по углам, в которых, несомненно, прятались прочие экспонаты зверинца, уже не привлекало его внимания. Аннаэр сидела тихо, перестав вскидываться в ответ на каждый мимолетный взгляд Эрика Юрьевича, говорила мало и только по делу. Лицо ее казалось серым, но не того оттенка, какого бывают лица людей, больных от усталости, а точно изваянное из странной полупрозрачной глины или неблестящего хрусталя.

Отпустив их и назначив время следующей встречи, Ящер выключил в лаборатории верхний свет и остался работать — так, как любил: в полной темноте, нарушаемой только голубоватым свечением его монитора. Котел он тоже дезактивировал, из чего Сергиевский заключил, что руководитель пишет что-то теоретическое. Не исключено, что Лаунхоффер вовсе не собирался спать и завтра намерен был явиться на лекции прямо отсюда. На его работоспособность одна бессонная ночь никак не влияла, а порой даже влияла положительно — если в ночи Ящеру приходила дельная мысль, или он просто оставался доволен своей работой.